Я помню...

Больно осознавать то, а тем более писать о том, чего уже никогда не будет: ни пруда, заросшего ряской, ни ив, склонённых над его водой, ни камышей, ни кряканья уток в тех камышах, ни вишнёвого цветущего сада, ни старой отцовской хаты под соломенной крышей, ни старого кривого прясла и возле него огромных цветущих акаций, роняющих свои белоснежные гроздья наземь, ни девочек Оли, Наташи, Веры в белых фартучках и со звёздочками октябрят на платьицах - в них поочерёдно влюблялся когда-то, ни молодых матери и отца, им тогда было чуть больше, чем моим внукам, ни друга Лёньки, ни школьного сада, ни юности, ни зрелости, ни... Но писать надо, ибо без этого можно окончательно сойти с ума. Я помню дивные вишнёвые сады, Они и ныне в дебрях снов моих всё те же, В накидке розовой и стыд чей горький сцежен, В подойник памяти пригорком слободы. И тропкой к отмелям пруда, и тишиной В посадках светлых из акации и клёнов, И оземь яблоком невызревшим зелёным, Коль волны чьих-то завываний за спиной. Чтоб в щелку в пряслице и сразу в лопухи, А там и с пазухою полною безверий, Сквозь крики кротко-терпеливые под берег, Фруктовой младости замаливать грехи. Где выпит был он, этот стыд, до звёзд на дне… Успел ведь снова я из Будущего к весям, Тех юных хрустов на рывок и равновесий, Коль вижу лик твой настороженный в окне. И слышу звуки, то бесцветней, то бодрей, Уж ясно солнышко, отмаявшись, уснуло, И на пол грязный опрокинутого стула, И шелест листиков увядших сентябрей. Ведь помню всё, и оттого душа болит, И рвётся горлицей в открытое окошко, Где снова сад тот и к пруду немому стёжка… Знать, скоро колокол прощальный зазвонит!..